Сергей НЕПЕЙЦЫН

Постмодернизм в живописи, как одна из эстетических практик постмодерна (наряду с литературой, кинематографом, театром, зодчеством и др.) появился относительно поздно. Поворот к к эстетике постмодернизма обозначился лишь в 70-е гг. XX века, впрочем, родившись позже собратьев, постмодернистская живопись быстрее других эстетических практик идёт к своему концу.
Появление Постмодернизма в живописи обозначено целым рядом забытых сегодня всеми, кроме заинтересованных специалистов, выставок, состоявшихся в самом начале 80-х гг. Это, «Новый дух в живописи» (Лондон,1981),«Барокко-81» (Париж, 1981), «Дух времени» (Берлин,1982), «Авангард и трансавангард» (Рим, 1982), «Миф. Трагедия. Трагедия» Сен-Этьен, 1982).
Вышеназванные и подобные выставки были призваны декларировать, собственно, что модернизм и авангард израсходовали себя,  что они  неприметно и бесшумно ушли со сцены искусства, и их уход не вызвал особенного сожаления и, что, собственно, их пространство отныне принадлежит постмодернизму.

Gérard Garouste, «Véronique», 2005, Gouache sur papier 120 x 180 cm Collection privée

Среди этой новой для восьмидесятых годов живописи, были свои столпы. Особенного внимания, пожалуй,  заслуживает творчество французского художника-посмодергиста Жерара Гаруста (Gérard Garouste).
В его случае наиболее ярко видны не только свойственные всему постмодернизму черты и особенности, но и глубочайшие структурные переконфигурации, произошедшие в искусстве послевоенного времени.

В начале ХХ века, когда модернизм уже получил довольно обширное распространение и, разрастаясь, все более трансформировался в сознании человечества в понятие АВАНГАРД, занимая место на авансцене искусства, аксиома: «искусство требует жертв» адресовалась напрямую к самим художникам (творцам нового искусства).
Чем авангарднее были эстетические возрения автора, тем более его это касалось. Живописцы модернизма (не от хорошей жизни) вынуждены были образовывать коммуны, поселялись в неблагополучных кварталах, (тогда это был, например, Монмартр), в комнатах верхних этажей,  или же на чердаках, зачастую, влача полуголодное существование.
Искусству они приносили в жертву  собственную жизнь.
У многих из них (из первых из них!)  она сложилась катастрофически. Достаточно вспомнить  Ван Гога, Гогена, Модильяни и др.

В эту систему координат, в этот поведенческий кодекс нарочито не вписывается Gérard Garouste (напомним, что у нас он – фигура символическая, референтная). Более того, он являет собой прямую противоположность поведенческой модели модернизма. Его облик полностью соответствует потребительской моде и отмечен некоторым обывательским дендизмом: он предпочитает жесткие шляпы, строгие костюмы и  платок в их нагрудном кармане. Галстук обязателен.

Но, галстук не поможет. Garouste и последователи будут побеждены (в относительном, культурологическом смысле слова). Их, независимо от терминологии, всегда побеждали.
Все происходящее, происходит, на самом деле, на подсознательном уровне и означает гораздо больше, чем кажется.

Придётся отвлечься и упомянуть, касательно, перечисленных и неупомянутых модернистов термин «АСКЕТИЗМ», который, казалось бы, все ставит на свои места.
На русский язык термин «аскетизм» переводится как подвижничество, сутью которого, соответственно, является подвиг (askhsi). Т.е. казалось бы, аскетизм – дорога героя.
Между тем, это не так. Герой и аскет — совершенно разные фигуры. Героизм  альтруистичен, социален, и  не религиозен. Аскетизм, напротив, эгоистичен, антисоциален и религиозен.
Аскеты заботятся лишь о своём персональном спасении.

«О спасении же других не все подлежим ответу, – пишет Иоанн Лествичник в «Райской Лестнице», – о самих же себе всячески должны мы заботиться» (3:4).
Герой беспокоится о судьбе общества, социальной группы, он социален, как мы, уже, написали, аскет же заботится о собственном достижении равноангельского состояния.
Грубо говоря, герой – коллективист, а аскет – индивидуалист, а аскетизм  — не есть дорога героя. Это путь ПОДВИГА.
Подвиг же есть религиозная практика, направленная на преодоление здешнего существования. В некотором смысле аскетизм самоубийственен, ибо он означает уход из мира.

Именно, оттого, убивали себя гении модернизма, но, именно, оттого же и стоять их деяниям, ведь ПОДВИГ вечен, в отличии от ПОСТУПКА.

Кстати, не стоит путать аскетизм и стоицизм. Стоицизм близок творцам постмодернизма, а аскетизм отторгаем ими.
Стоический идеал невозмутимого мудреца направлен на достижение житейского комфорта, концентрированное выражение античной ценности меры. Аскетизм же устремлен к трансцендентному.
Ему чужда стоическая ценность естественности, ибо подвиг сам по себе есть «отвержение естества, для получения тех благ, которые превыше естества» («Райская Лестница» 1:4)

Нам могут возразить что, мол, многие деятели contemporary art «сожгли себя», например наркотиками, но, тот же Иоанн Лествичник, в упомянутой, уже, «Райской Лестнице» (6:8) принижает подобное поведение:
«…не всякое желание смерти достойно одобрения, ибо оно может быть продиктовано страстями».
Т.е. элементы «красивой жизни» в зачёт не идут. Только искреннее горение в творчестве.
С этим в постмодернизме туго.
Он запредельно социален и требует от своих адептов успешной социализации.

Если вернуться к  Ж. Гарусту, то он быстро достигает успеха (социализируется). Первая выставка – 1979, а в 1989 он, уже, получил возможность провести персональную выставку в Центре Помпиду (Centre national d’art et de culture Georges-Pompidou),  что свидетельствовало о безусловном признании. Собственно, и сегодня, он, пожалуй, считается одним из самых международно — известных французских художников.
Но, именно, Гаруст одному из своих программных полотен даёт название Déjà vu — «Уже виденное».
Déjà vu – понятие (состояние) ставшиее символом всего искусства постмодернизма. (применительно к другим формам искусства, это будет означать: «уже читанное», «уже слышанное»…)

Это совсем не случайное слово. Постмодернизм переполнен пародиями, подражаниями, имитациями, цитированием и заимствованиями.
А, ещё (и это важно!), — чрезмерностью.
Практика  применения большого количества стилей и образов из самых различных эпох не имеет видимых пределов.

На первый взгляд, шедевры постмодернизма, генерируют, иногда, достаточно мощную эмоцию, однако, то, что в качестве моделей для собственного творчества, в качестве открыто  постулированного метода, постмодернисты устанавливают перед собой шедевры общепризнанных мастеров, имитации коих планируют реализовать, потенциально губительно, особенно в сочетании с ИРОНИЕЙ, ещё одним обязательным компонентом постмодернистского коктейля.
Ирония, как кислота оплавляет ощущение вкуса, красоты и равновесия, гармонии, наконец….
Итог не поддаётся конкретному истолкованию и оценке.
Комку-то это выгодно, но человечеству как надорганизму — губительно. И надорганизм обязательно прореагирует.

Человечество прошло немалый путь, в том числе, и в категриях культурологии. И, почти всегда (за исключением гениальных исключений) эклектизм, смешение стилей и образов, практика цитирования и  непережитого заимствования, смесь драмы и пародии, отказ от попыток провидения приводило лишь к растворению подобных усилий в, действительно, ПОДЛИННОМ.

Как гласит восточная мудрость (слышанная нами, в юности, в изложении замечательного, покойного ныне, архитектора и человека Юрия Владимировича Арндта): «Если вожаком стаи сделать ворону, всю стаю приведёт к дохлой лошади».

Этот сценарий, практически, реализован, но ввиду отсутствия в нём исторической перспективы для стаи, придётся возвращаться.
А там – МОДЕРНИЗМ…